Печать богини Нюйвы - Страница 36

– Кто сейчас восседает на троне дракона? – сурово оборвала она болтовню прислужницы прямым вопросом. А чтоб не ронять авторитет «небесной лисицы», добавила, этак презрительно скривив губы: – За тысячу лет на Небесах мне недосуг было следить за делами смертных. Ну? Отвечай!

Служанка снова повалилась ей в ноги и залопотала еще жалобней. Из этого писка Люся разобрала лишь «Цинь» и «Хуанди».

Цинь! Династия Цинь! Перед Людмилой как живой предстал образ папеньки, а в ушах зазвучал его голос: «Люсенька, ангел мой, ну попробуй еще раз! Это же так просто! Цинь Ши-ху-ан-ди…»

«Когда бы я, папенька, знала, что эта твоя китайщина на практике пригодится, училась бы усердней! – подумала Люся, но тут же приободрилась: – Зато Танюха в этих Цинь, Сунь и Вынь шарит запросто! Стало быть, не пропадет, пока я ее не найду!»

А вот про генерала Сян-как-его-там Людмила точно что-то такое читала и даже карты, помнится, рисовала, чтобы разобраться в какой-то древней битве. Ее странным образом эти самые битвы всегда увлекали. Точно! Был такой! И еще дядя у него имелся совершенно лютый… И что-то такое про красных и белых тоже в голове вертелось, но не комиссаров и белогвардейцев, а каких-то то ли змей, то ли драконов.

«Выкручусь! – Люся решительно одернула рукава ханьфу и встала. – Черт, жрать-то как охота… Но сдюжу. Не впервой!»

– Эй, ты, как там тебя… Смертная! Сопроводи меня наружу. Я желаю приветствовать генерала.

Сян Юн

Сян Юн, князь Чу, неторопливо пил чай и наслаждался гневными тенями, бродившими по лицу дядюшки. Сидит, скажем, в солнечный денек человек на пригорке и наблюдает за безмятежным горизонтом, но слышит при этом далекие грозовые раскаты, да влажный ветерок играет прядями волос. Это где-то за горным хребтом бушует гроза, смывая в реку целые селения, а ветер ломает деревья. Буря в сердце дядюшки Ляна бушевала немалая, но вслух он только неодобрительно вздыхал. Вздыхать полезно, кто же спорит.

Сян Юн ел засахаренные персики и ждал, когда же старший родственник разразится возмущенной речью. Он деликатно брал лакомство, рассматривал его на просвет, затем сосредоточенно нюхал, прикрывая миндалевидные очи от притворного удовольствия, и только затем отправлял персик в рот. И жевал медленно-медленно, смакуя изысканную сладость. Он полагал: как в свое время вызрел сей дивный плод, так и добрая ссора должна полностью созреть.

– Какого рожна тебе понадобилось в Фанъюе? – не выдержал дядюшка, сделавшись щеками зеленее шелка своего ханьфу. – План был совсем иной, если ты помнишь, племянник Юн.

На узком, как охотничий нож, лице Сян Ляна застыло выражение вечной досады.

– Отлично помню, – охотно согласился Сян Юн и, взяв новый персик, принялся его разглядывать со всех сторон. – Но я никогда прежде не видел настоящую хулидзын, решил познакомиться, а оказалось, что грязные хамы ее едва до смерти не умучили. Я, конечно, возмутился эдакой наглости…

– Это я как раз знаю, а вот знаешь ли ты, сколько бесовских проделок совершили лисы? Нет им счета и числа.

– Так она же не простая, а небесная лиса, – мечтательно улыбнулся Юн, откусывая бочок у фрукта. – Видел бы ты, какая у нее белая кожа. А волосы… Золотистые и мягкие! М-ням.

– И тем она во сто крат опаснее! – всплеснул руками дядя Лян. – Это означает, что лиса прожила более тысячи лет, превращения ее бесконечны, а обольстительные чары – невероятно крепки. И человеку не дано справиться с ней обычной силой.

– Лисы – они совсем как лисы, – ответствовал Юн. – Коль ты красив, скажут – мил, точно лиса. Если недоверчив, то прослывешь осторожным, как лиса. Про лисью лживость и говорить нечего. Если уж на то пошло, то ты, милый мой дядюшка, тот еще лис.

– Мальчишка! – возмущенно рявкнул Сян Лян и пальцем погрозил. – Вот вытянет из тебя эта хулидзын всю силу, высушит кровь и желчь, а потом закусит печенкой, тогда и позубоскалишь. Избавься от нее немедля!

Дядюшкин приказ Юн пропустил мимо ушей, вернее, мимо левого уха, потому что правым он прислушивался к звуку нетвердых шагов по садовой дорожке.

– И если ее красота уже пробудила в тебе страсть, то тем более от нее надо скорее избавиться.

– Почему это? – изобразил удивление Юн.

– Ибо противостоять лисьему искушению способны лишь высоконравственные мужи и целомудренные женщины.

– Дядюшка, а ты ничего не перепутал? Может быть, целомудренные мужи и нравственные жены? Я, как давно нецеломудренный, точно устою, – рассмеялся дерзкий родич. – О! Вот сейчас и проверим.

Сян Лян тревожно оглянулся. Так и есть! Накликал! К ним осторожно кралась хулидзын.

Лю Си и Сян Юн

В саду под цветущими… да кто ж его знает, что у них тут в Поднебесной цветет в это время года? Короче, среди цветущих пахучих кустов сидели двое мужчин. Один – молодой, высокий и буйноволосый, даже за столом не подумал снять доспехи, так в броне и гонял зеленые чаи, угощаясь засахаренными персиками. Второй, намного старше, щеголял куцей азиатской бороденкой и вид имел демонстративно мирный: зеленый халат, чудна́я высокая шапка со смешными торчащими спицами, никакого оружия.

«Вот этот – самый главный змей и есть», – предположила девушка. Оба сотрапезника смотрели орлами, головы держали высоко, и в целом производили впечатление самых настоящих аристократов. «Белая кость» и «голубая кровь» в древнем исполнении.

Люся, хоть убей, не помнила, кому и в какой последовательности надо кланяться, но рассудила так: небесная лиса, прожившая тысячу лет, всяко повыше рангом, чем какие-то древнекитайские мужики, будь они хоть трижды аристократы. Поэтому, заметив, что ее приход обнаружен, пересилила желание склонить голову, а наоборот, задрала подбородок повыше и величественно принялась ждать, пока ее поприветствуют.